![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Entry tags:
«Как закалялась сталь»
Я часто читал на уроках. Читал, конечно, не то, что было написано в учебниках, а совершенно другие книги, которые приносил из дома или же одалживал у товарищей. Просто не мог остановиться. Читал взахлеб все, что мог достать. Книги были лучше или хуже, но они говорили о том, чего я не видел. Мой мир становился шире, глубже, ярче, отчетливее с каждым прочитанным словом.
Изредка меня заставали за этим делом учителя, и мне влетало. Но прекратить читать книги и начать слушать скучные уроки я не мог. Обрывков услышанного мной вполне хватало, чтобы учиться на тройку-четверку. И снова я вынимал какую-нибудь книгу, клал ее на колени и делал вид, что смотрю на парту, где лежит учебник. Сам же в это время был далеко – на боевом корабле, гонялся за преступниками вместе с операми, погружался на морское дно, открывал новые земли или искал сокровища. Неважно, что я читал – это было яркое и красочное пространство, а не серые школьные будни. Когда надвигалась опасность, товарищи по парте толкали меня. Я придвигался вперед и прижимал книгу коленями к парте. Зачастую мне везло, и учитель просто проходил мимо.
Исключительно тоскливо мне было на уроках у Аси Лазаревны, которая вела алгебру и геометрию. Ася просто по-человечески не любила меня, я отвечал такой же теплой взаимностью. А сознание того, что на расстоянии вытянутой руки лежит интересная книга, меня мучило страшно. И я снова открывал и читал…
И вот однажды Ася слишком резко подошла ко мне, выписав сложную кривую по классу. И потому я ее не заметил. Она давно меня выпасала, и, наконец, схватила на горячем.
– Так вот ты чем занимаешься вместо уроков! Отдай сюда! Посмотрите на него! И он еще хочет в комсомол поступать! Давай дневник! – И тут вдруг она посмотрела на название. Книга, которую она держала в руках, называлась «Как закалялась сталь» – прекрасное, удивительное произведение Николая Островского.
Энергия, заключенная в этой книге, держит читателя до последней страницы – ты просто не можешь перестать читать ее. Чем именно она берет – на эту тему написаны целые ворохи исследований и статей. Для меня она пульсировала, дышала, била через край. Энергия парализованного и вдобавок ослепшего человека, выплеснувшаяся на бумагу, как сконцентрированный через увеличительное стекло луч света, собравший весь его в одну точку – и потому загорается, вспыхивает человек, в чье сердце попадает этот луч.
Страшные боли, каменеющие суставы, бессонные ночи, слепота, отрезавшая писателя от мира – а ведь это человек, еще некоторое время тому скакавший, рубивший, строивший, живший переполненной событиями жизнью, что хватило бы на десятерых.
Недавно узнал, что эту книгу напечатали тиражом 10 тысяч экземпляров в блокированном немцами Ленинграде в 1942 году, и замерзающие, голодающие работники типографии вращали машины вручную – не было электричества. Этот тираж был распродан в течение двух часов. Невероятная книга.
С другой стороны, книга эта была рекомендована (и даже обязательна) к прочтению нашей Коммунистической партией, единственной и правящей в то время. Это была основополагающая книга о героях 20-х годов, немеркнущая советская классика.
Учительница была обескуражена. Она не могла – при всем желании – наказать меня за чтение обязательной к прочтению партийно-комсомольской литературы, пусть даже на уроке. Шел 1984 год. Так что закончилось практически ничем: Ася от удивления даже в дневник ничего не записала. Просто отдала мне книгу после уроков. С небольшой нотацией.
Изредка меня заставали за этим делом учителя, и мне влетало. Но прекратить читать книги и начать слушать скучные уроки я не мог. Обрывков услышанного мной вполне хватало, чтобы учиться на тройку-четверку. И снова я вынимал какую-нибудь книгу, клал ее на колени и делал вид, что смотрю на парту, где лежит учебник. Сам же в это время был далеко – на боевом корабле, гонялся за преступниками вместе с операми, погружался на морское дно, открывал новые земли или искал сокровища. Неважно, что я читал – это было яркое и красочное пространство, а не серые школьные будни. Когда надвигалась опасность, товарищи по парте толкали меня. Я придвигался вперед и прижимал книгу коленями к парте. Зачастую мне везло, и учитель просто проходил мимо.
Исключительно тоскливо мне было на уроках у Аси Лазаревны, которая вела алгебру и геометрию. Ася просто по-человечески не любила меня, я отвечал такой же теплой взаимностью. А сознание того, что на расстоянии вытянутой руки лежит интересная книга, меня мучило страшно. И я снова открывал и читал…
И вот однажды Ася слишком резко подошла ко мне, выписав сложную кривую по классу. И потому я ее не заметил. Она давно меня выпасала, и, наконец, схватила на горячем.
– Так вот ты чем занимаешься вместо уроков! Отдай сюда! Посмотрите на него! И он еще хочет в комсомол поступать! Давай дневник! – И тут вдруг она посмотрела на название. Книга, которую она держала в руках, называлась «Как закалялась сталь» – прекрасное, удивительное произведение Николая Островского.
Энергия, заключенная в этой книге, держит читателя до последней страницы – ты просто не можешь перестать читать ее. Чем именно она берет – на эту тему написаны целые ворохи исследований и статей. Для меня она пульсировала, дышала, била через край. Энергия парализованного и вдобавок ослепшего человека, выплеснувшаяся на бумагу, как сконцентрированный через увеличительное стекло луч света, собравший весь его в одну точку – и потому загорается, вспыхивает человек, в чье сердце попадает этот луч.
Страшные боли, каменеющие суставы, бессонные ночи, слепота, отрезавшая писателя от мира – а ведь это человек, еще некоторое время тому скакавший, рубивший, строивший, живший переполненной событиями жизнью, что хватило бы на десятерых.
Недавно узнал, что эту книгу напечатали тиражом 10 тысяч экземпляров в блокированном немцами Ленинграде в 1942 году, и замерзающие, голодающие работники типографии вращали машины вручную – не было электричества. Этот тираж был распродан в течение двух часов. Невероятная книга.
С другой стороны, книга эта была рекомендована (и даже обязательна) к прочтению нашей Коммунистической партией, единственной и правящей в то время. Это была основополагающая книга о героях 20-х годов, немеркнущая советская классика.
Учительница была обескуражена. Она не могла – при всем желании – наказать меня за чтение обязательной к прочтению партийно-комсомольской литературы, пусть даже на уроке. Шел 1984 год. Так что закончилось практически ничем: Ася от удивления даже в дневник ничего не записала. Просто отдала мне книгу после уроков. С небольшой нотацией.
Re: Извините, если что...
Попытайтесь ответить на один его вопрос:
"... на кой черт они долбили в мерзлой твердой земле ямки под шпалы? Какой идиот, какой саботажник им это велел?! Рабочая ветка на пару месяцев, скорость на ней не нужна, – на фига копать?! Кладут прямо на землю – все, всегда, везде!!"
И - я сам железнодорожник, если что. Необязательно быть заслуженным, чтоб понимать элементарное устройство узкоколейки.
И еще. Вы что, заслуженный диетолог, что называете шабашников, которых в глаза не видели - откормленными?
Re: Извините, если что...
Что про шабашников, то для 1919 года когда в день в Питере люди питались ломтем хлеба и одной воблой, шабашники 70-х очень даже откормленные граждане.
Re: Извините, если что...
Хоть один из трехсот - имел специальные познания! Как минимум расстояние между рельсами надо выдержать?
Это вы беретесь судить о вещах, о которых не имеете понятия. С какого боку вы приплели Питер???
Все, прощайте. Неинтересно.
Re: Извините, если что...
В километре от станции кончалась вполне готовая узкоколейка.
Дальше, километра на полтора, на выровненном полотне лежали врытые в
землю длинные поленища, словно поваленный ветром частокол. Это шпалы. Еще
дальше, до самого косогора, шла лишь ровная дорога.
Здесь работала первая строительная группа Панкратова. Сорок человек
прокладывали шпалы. Рыжебородый крестьянин в новеньких лаптях не спеша
стаскивал с розвальней поленья и бросал их на полотно дороги. Несколько
таких же саней разгружалось поодаль. Две длинные железные штанги лежали на
земле. Это была форма рельсов, под них ровняли шпалы. Для трамбовки земли
пускались в ход топоры, ломы, лопаты.
Кропотливое и медленное это дело - прокладка шпал. Прочно и устойчиво
должны лежать в земле шпалы, и так, чтобы рельс опирался одинаково на каждую
из них.
Технику прокладки знал только один старик, без единой сединки в свои
пятьдесят четыре года, со смолистой, раздвинутой надвое бородой - дорожный
десятник Лагутин. Он добровольно работал четвертую смену, переносил с
молодежью все невзгоды и заслужил в отряде всеобщее уважение. Этот
беспартийный (отец Тали) всегда занимал почетное место на всех партийных
совещаниях. Гордясь этим, старик дал слово не оставлять стройки.
1. Где тут долбление выемок в земле? Не вижу.
2. Специалист ОДИН! И то не инженер, а десятник. К тому же в преклонном возрасте.
3. Наибольшие трудности с топливом и продовольствием возникли в Гражданскую войну в крупных городах. Например в Питере. Без подвоза тех же дров такой город мог просто замерзнуть. Вот почему так важна была узкоколейка. По ней собирались дрова в город привезти.
Так что слив засчитан уважаемый. Биты вы по всем пунктам.
Re: Извините, если что...