Любим ли мы своих детей?

Мне нравится смотреть, как она моргает своими длинными ресницами. Странное дело, такая маленькая кроха, и такие длинные ресницы. Как только посмотришь на нее – она сразу же улыбается тебе. А ты, может, неулыбчивый сегодня, и даже совсем неулыбчивый. Но она тебе улыбнется – и ты растаял, как шоколад в летнюю жару. Тебя потом можно брать руками, большого и сильного.


Когда она сердится – это означает, что она голодна. По иному поводу она даже не пискнет.


Взгляд. Такой взгляд, словно она знает больше, гораздо больше, чем мы все, вместе взятые с женой, бабушками и дедушками.


Когда ей было три месяца, она била ногами медведей, не снимая носочков.  Целая банда из пяти косолапых висела перед ней на кроватной карусельке. Медведи притворялись добрыми и мягкими игрушками, но кроха смогла распознать их медвежий заговор. Мишки сидели верхом на звездах, а один – на полумесяце, все это вращалось, и несложный механизм издавал дилинькующую музыку. Кроха изловчилась и стала бить ногами проплывавших мимо. Ей были безразличны мои рассуждения о защите прав животных. Она бы их достала бы руками – но ноги были длиннее рук, и ногами ей было проще трогать мишек.
Примерно в это же время она стала точно отвечать на наши агуканья. И как мы все плясали рядом, как радовались такой, в общем-то, простой и обыденной вещи.


Я, собственно, что хотел сказать. Что каждый из нас желает только добра своим детям и немного отстраненно относится к чужим. Ведь это мой ребенок, он является частью меня, и мне больно оттого, что ему больно. Мне радостно, когда он смеется. Это просто – он часть меня, мое продолжение. Я ассоциирую себя с ним, и могу наслаждаться при странном действии – когда отдаю ему. Отдаю свое время, свои усилия, свой сон – что угодно.


Если я бы мог увидеть весь мир своими детьми…