В кают-компании лежал белый ковер с толстым ворсом.
Когда на борт приехали наши, он был совсем другого цвета, некрасивым и грязным. Но наши постарались, отмочили его, отмыли, отчистили, отстирали. Он стал белоснежным.
Из уважения к труду мывших его людей, а также согласно общим неписаным правилам все входящие снимали свою обувь. И, конечно же, в кают-компанию не входили в рабочей одежде.
Вечер. Собрались свободные от вахты офицеры и рядовые. Перед входом в помещение аккуратными двумя рядами лежали домашние тапки всех присутствующих. Все ждут семи часов, чтобы поставить фильм.
В помещение вошел пожилой второй помощник, не снимая своей обуви. Дойдя до дивана, он плюхнулся в него и устроился поудобней. Глядя на такое преступление, глумление, неуважение и пренебрежение, люди задохнулись от праведного гнева. Все сняли, а он – нет!
Быстрее всех отреагировал стармех, пробасив:
--Петрович, а ты чего обувь-то не снял? – Петрович повернул к нему невинное лицо маленького октябренка и ответил, разведя руками:
-- А мне, Алексеич, вероисповедание позволяет обувь не снимать. Ну что вы там, заснули? Ставьте кассету.
Когда на борт приехали наши, он был совсем другого цвета, некрасивым и грязным. Но наши постарались, отмочили его, отмыли, отчистили, отстирали. Он стал белоснежным.
Из уважения к труду мывших его людей, а также согласно общим неписаным правилам все входящие снимали свою обувь. И, конечно же, в кают-компанию не входили в рабочей одежде.
Вечер. Собрались свободные от вахты офицеры и рядовые. Перед входом в помещение аккуратными двумя рядами лежали домашние тапки всех присутствующих. Все ждут семи часов, чтобы поставить фильм.
В помещение вошел пожилой второй помощник, не снимая своей обуви. Дойдя до дивана, он плюхнулся в него и устроился поудобней. Глядя на такое преступление, глумление, неуважение и пренебрежение, люди задохнулись от праведного гнева. Все сняли, а он – нет!
Быстрее всех отреагировал стармех, пробасив:
--Петрович, а ты чего обувь-то не снял? – Петрович повернул к нему невинное лицо маленького октябренка и ответил, разведя руками:
-- А мне, Алексеич, вероисповедание позволяет обувь не снимать. Ну что вы там, заснули? Ставьте кассету.