![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
Entry tags:
Пример для нашей молодежи
Он был замечательным папой и мужем.
Однажды рано утром жена его послала за молоком. Это было далекое время, начало восьмидесятых. Молоко продавали в бидончики, на разлив. С упомянутым металлическим двухлитровым бидоном он и вышел из дома в шесть тридцать, чтобы успеть не только к открытию магазина «Молоко», но и на учебу. После армии он делал вид, что учится в мореходке, хотя на самом деле работал ремонтником грузовых машин на одной из автобаз. Как он совмещал все это, знал только он сам, да и то – когда приходил в сознание.
Дома его осталась ждать жена, а также два ребенка. Старшему, было три года, а второму – два месяца. Старший болел, температурил, а младший просто так орал. У жены молоко кончилось, даже не начавшись. И вот надо было идти за молоком, чтобы сварить кашу старшему и развести молочную смесь младшему. Дите болело не один день, жена уже не могла говорить – от недосыпу и диких детских криков. Ты же ж быстрей, произнесла она мужу теплое напутствие. Он кивнул головой и побежал, весь в осознании необходимости.
Возвернулся он домой через три дня. Пил с друзьями, не просыхая.
– Где ж ты был, скотина?! Ты помнишь, за чем я тебя, урода, послала?! – спросила жена.
– Конечно, помню! Я не идиот, я все помню!
– За чем? – возопила жена.
– За молоком! Вот оно! – сказал он и поставил на стол бидон со скисшим от внутренних переживаний молоком.
Как-то он пошел вынести мусор. Жили они на Пересыпи, в Первом Заливном переулке. Название говорит само за себя, одесситам ничего объяснять не нужно. Как только выпадает приличный дождь, то волна осадков, не успевающих уйти в городскую ливневую канализацию, затапливает эту часть Пересыпи. Вода в домах, квартирах на первом этаже стоит по метру – даже сегодня, когда вы читаете эти строки. Но это так, к слову.
Было солнце, летнее утро. Он вышел в шлепанцах, спортивных штанах и слегка дырявой майке. В руке его было ведро с мусором, а в зубах – сигарета. На дворе была весна 91-й года, никто еще не знал, что такое ГКЧП, но дух разрушения великой страны уже витал в воздухе. Проходя мимо ворот, он был окликнут двумя товарищами. Ты не хочешь с нами поехать? А куда? В Москву. А то одним, понимаешь, скучно. А почему бы и нет? Дома он появился волшебным образом через пять дней, когда жена и мать уже оборвали все провода в моргах, милиции и городских больницах. Он был одет в ту же рваную майку, на ногах были те же шлепанцы, а в его руке было ведро. Пустое, надо заметить, ведро – то есть, он свою задачу по выбросу мусора, в принципе, выполнил.
Бывают же такие обязательные люди.
Попав на торговый флот, он и здесь служил примером для молодежи. Его начальство всегда было радо услышать новую историю о его подвигах.
Однажды в ночь с восьмого на девятое марта он застрял, запутавшись ногами и руками в вертушке служебной проходной порта, да и заснул так. Старенькая служебная бабушка даже не пыталась пододвинуть окаянного, а только окинула взором длинное пьяное животное, и позвонила в родную транспортную милицию.
Милиция, хоть и транспортная, но тоже празднует советские праздники. И ей неохота выезжать по каждому пьяному вызову – ведь пьяных в эту ночь ох как много, да и самим выпить хочется. На каждый вызов ездить – все колеса сотрешь. Потому транспортники спросили бабулю, где лежит тело. Та честно ответила, что оно застряло посреди вертушки. И получила резонный ответ, мол, раз тело не зашло на территорию порта, то нечего их беспокоить – это не подпадает под их юрисдикцию. А вызывать нужно городских стражей соцзаконности.
Бабуля позвонила в городскую милицию. У меня, сказала она, тут человек застрял, и заснул в вертушке. Нарушение, понимаешь. Заберите болезного, приезжайте-помогайте, помогайцы вы мои – борьба же у нас с пьянством и всё такое. Городская милиция тоже устала за эту ночь, поскольку пьяных, как мы упоминали, много, а милиция одна. Ну, и выпить им самим хочется. Вот они и спросили бабку, а где нарушитель-то? Та и ответь, мол, застрял в вертушке, в турникете, прости Господи. И ни туда, ни, соответственно, сюда. Стражи засмеялись переливчатым милицейским смехом, и объяснили, что это дело транспортных соседей, то есть, их коллег по свистку.
Бедная бабуля еще пару раз звонила тем и другим, но ничейная пьяная тушка, мешавшая проходу честных тружеников, никого не заинтересовала в эту праздничную ночь. Правда, никто и не пытался прорваться через проходную порта, все сидели по домам и пили кофе с булочками.
Чем закончилось? А в шесть утра тело громко испустило ветер, расклинилось, выползло, сказало «Доброе утро!» и пошло к себе на пароход. И что? И ничего. Ничего ему плохого не сделали, не наказали. Даже наоборот – служивая бабулька была рада, что полуживое существо, наконец, покинуло подотчетную территорию.
Когда я видел его последний раз, он стоял в небольшом помещении возле камбуза, проверяя температуру в рефкамерах. Его левую ступню чуть не раздавило дверью, которую он не закрыл/не закрепил, и которую, конечно же, рывком открыло на волне. А стоял он в неизменных тапочках-вьетнамках вместо рабочих ботинок, и тяжелая дверь нарисовала ему, если вкратце, свежий боевой шрам.
Он отпрыгал свое, потом сказал, мол, хорошо, что без носков был – так бы еще и носок порвал.
Однажды рано утром жена его послала за молоком. Это было далекое время, начало восьмидесятых. Молоко продавали в бидончики, на разлив. С упомянутым металлическим двухлитровым бидоном он и вышел из дома в шесть тридцать, чтобы успеть не только к открытию магазина «Молоко», но и на учебу. После армии он делал вид, что учится в мореходке, хотя на самом деле работал ремонтником грузовых машин на одной из автобаз. Как он совмещал все это, знал только он сам, да и то – когда приходил в сознание.
Дома его осталась ждать жена, а также два ребенка. Старшему, было три года, а второму – два месяца. Старший болел, температурил, а младший просто так орал. У жены молоко кончилось, даже не начавшись. И вот надо было идти за молоком, чтобы сварить кашу старшему и развести молочную смесь младшему. Дите болело не один день, жена уже не могла говорить – от недосыпу и диких детских криков. Ты же ж быстрей, произнесла она мужу теплое напутствие. Он кивнул головой и побежал, весь в осознании необходимости.
Возвернулся он домой через три дня. Пил с друзьями, не просыхая.
– Где ж ты был, скотина?! Ты помнишь, за чем я тебя, урода, послала?! – спросила жена.
– Конечно, помню! Я не идиот, я все помню!
– За чем? – возопила жена.
– За молоком! Вот оно! – сказал он и поставил на стол бидон со скисшим от внутренних переживаний молоком.
Как-то он пошел вынести мусор. Жили они на Пересыпи, в Первом Заливном переулке. Название говорит само за себя, одесситам ничего объяснять не нужно. Как только выпадает приличный дождь, то волна осадков, не успевающих уйти в городскую ливневую канализацию, затапливает эту часть Пересыпи. Вода в домах, квартирах на первом этаже стоит по метру – даже сегодня, когда вы читаете эти строки. Но это так, к слову.
Было солнце, летнее утро. Он вышел в шлепанцах, спортивных штанах и слегка дырявой майке. В руке его было ведро с мусором, а в зубах – сигарета. На дворе была весна 91-й года, никто еще не знал, что такое ГКЧП, но дух разрушения великой страны уже витал в воздухе. Проходя мимо ворот, он был окликнут двумя товарищами. Ты не хочешь с нами поехать? А куда? В Москву. А то одним, понимаешь, скучно. А почему бы и нет? Дома он появился волшебным образом через пять дней, когда жена и мать уже оборвали все провода в моргах, милиции и городских больницах. Он был одет в ту же рваную майку, на ногах были те же шлепанцы, а в его руке было ведро. Пустое, надо заметить, ведро – то есть, он свою задачу по выбросу мусора, в принципе, выполнил.
Бывают же такие обязательные люди.
Попав на торговый флот, он и здесь служил примером для молодежи. Его начальство всегда было радо услышать новую историю о его подвигах.
Однажды в ночь с восьмого на девятое марта он застрял, запутавшись ногами и руками в вертушке служебной проходной порта, да и заснул так. Старенькая служебная бабушка даже не пыталась пододвинуть окаянного, а только окинула взором длинное пьяное животное, и позвонила в родную транспортную милицию.
Милиция, хоть и транспортная, но тоже празднует советские праздники. И ей неохота выезжать по каждому пьяному вызову – ведь пьяных в эту ночь ох как много, да и самим выпить хочется. На каждый вызов ездить – все колеса сотрешь. Потому транспортники спросили бабулю, где лежит тело. Та честно ответила, что оно застряло посреди вертушки. И получила резонный ответ, мол, раз тело не зашло на территорию порта, то нечего их беспокоить – это не подпадает под их юрисдикцию. А вызывать нужно городских стражей соцзаконности.
Бабуля позвонила в городскую милицию. У меня, сказала она, тут человек застрял, и заснул в вертушке. Нарушение, понимаешь. Заберите болезного, приезжайте-помогайте, помогайцы вы мои – борьба же у нас с пьянством и всё такое. Городская милиция тоже устала за эту ночь, поскольку пьяных, как мы упоминали, много, а милиция одна. Ну, и выпить им самим хочется. Вот они и спросили бабку, а где нарушитель-то? Та и ответь, мол, застрял в вертушке, в турникете, прости Господи. И ни туда, ни, соответственно, сюда. Стражи засмеялись переливчатым милицейским смехом, и объяснили, что это дело транспортных соседей, то есть, их коллег по свистку.
Бедная бабуля еще пару раз звонила тем и другим, но ничейная пьяная тушка, мешавшая проходу честных тружеников, никого не заинтересовала в эту праздничную ночь. Правда, никто и не пытался прорваться через проходную порта, все сидели по домам и пили кофе с булочками.
Чем закончилось? А в шесть утра тело громко испустило ветер, расклинилось, выползло, сказало «Доброе утро!» и пошло к себе на пароход. И что? И ничего. Ничего ему плохого не сделали, не наказали. Даже наоборот – служивая бабулька была рада, что полуживое существо, наконец, покинуло подотчетную территорию.
Когда я видел его последний раз, он стоял в небольшом помещении возле камбуза, проверяя температуру в рефкамерах. Его левую ступню чуть не раздавило дверью, которую он не закрыл/не закрепил, и которую, конечно же, рывком открыло на волне. А стоял он в неизменных тапочках-вьетнамках вместо рабочих ботинок, и тяжелая дверь нарисовала ему, если вкратце, свежий боевой шрам.
Он отпрыгал свое, потом сказал, мол, хорошо, что без носков был – так бы еще и носок порвал.
no subject
Эльфы, итить. Дети природы :-/
Хорошо, если есть, куда убежать от такого.
(no subject)
no subject
Это про таких говорят "без царя в голове"?:-)
(no subject)
no subject
(no subject)
no subject
На, что товарищ смутился и ответил: - Ну, не за хлебом, а по работе.
Что сути, впрочем, не меняет.
(no subject)
(no subject)
Ага
Re: Ага
Спасибо)
no subject
(no subject)
no subject
Интересно, он все еще женат?
(no subject)
no subject
(no subject)
no subject
(no subject)
(no subject)
no subject
http://no.ua/blogs.php?id=309336 (http://no.ua/blogs.php?id=309336)
no subject
Бедная его семья...
(no subject)
no subject
(no subject)
no subject
и да, жаль, что будущих мам не учат, что младенцы - только на них, и даже вменяемый папа (устроены так мужчины) лучше денег на няню-бабушку заработает, чем самому нянем быть.
(no subject)
no subject
...Брежневские времена.Запои на производстве норма. Мой начальник на 8 марта тоже грохнулся под заводской вертушкой. Собутыльники вахтершу дружно поздравляли с праздником, отвлекая взгляд от ползущего на выход начальника отдела.
Бесшабашность ныне у власти. День прожит и ладно!
Удачи Вам!
(no subject)
no subject
+100...!
(no subject)
no subject
(no subject)
no subject
(no subject)
no subject
101 автобус от улицы Щепкина, аэропорт и ... вуаля. Через три дня дома, в шлепанцах и рваной майке.
(no subject)
no subject
(no subject)